13 марта 2019 года исполнилось 10 лет со дня смерти историка, братчанина Владимира Михайловича Семенова. Он был выпускником ИГУ, археологом, изучал историю Братского района, Братска острожного, топонимику, геологию, генеалогию, историю затопленных деревень Братского района. Он был моим однокурсником, и мы иногда печатали совместно исторические статьи в городской газете «Красное Знамя» в 90-х годах об истории нашего города.
Эта статья была опубликована ранее в Газете «Единство действий в Братске» No 24 от 15 июня 2006г.,а также в Кни- ге «Ангарида», посв. 70-летию Братского района в 1996 году.
Вашему вниманию предлагается наша совместная статья с Семеновым В. М., чтобы почтить его память.
В исторической литературе устоялось мнение о том, что Братский острог, построенный на стрелке Оки и Ангары, рас- полагался в районе расселения бурятских племен. По нашему мнению, однако, он не был поставлен на землях бурят, поскольку их самый северный и наиболее близкий к старому Братску бурятский географический пункт – Мельхитуй – был расположен южнее по окинскому лесостепному коридору на добрые сотни километров. Буряты никак не могли, будучи полукочевыми (конными) скотоводами, существовать в таежной зоне, т. к. их лошади и скот были основой хозяйства, и это никак не годится для условий тайги. Из этого можно сделать вывод о том, что окрестности поставленного в 1631 года первого острога населяли тунгусы, а также разрозненные мелкие племена тюрков, сойотов, кетов и асанов. В 1626 году тунгусы рассказывали Максиму Перфильеву:
«Брацкая земля богата, и людей в ней много, и многих малых землиц. Товары в Брацкой земле соболи, лисицы и бобры ... много». Из этого становится понятно, что «сидячие» – южные эхирит-булагатские буряты и их консолидированные племена в Аларских степях облагали ясаком («объясачили») «малые землицы» тунгусов, а также и другие местные племена.
О расселении эвенков близ будущего Брацкого острога косвенно свидетельствует и посещавший острог во время переезда по Ангаре и Байкалу Николай Спафарий в 1675 году.
«... живут тунгусы многие и промышляют соболи и бобры, и иной всякий зверь».
Возможно ли нам себе достоверно представить, каким же образом протекала жизнь первопроходцев и их потомков – «обживателей» окрестностей Брацкого острога? В популярном изложении, но строго следуя историческим документам, мы сделаем по- пытку воссоздать суровое столетие второй половины XVII – середины XVIII веков: времени правления царя Алексея Михайловича и императора Павла I.
Итак, прежде всего нам следует выяснить, а кто же были эти не лишенные мужества первые переселенцы земель Среднего Приангарья? В отличие от практически освоенной торговыми и промышленными людьми Западной Сибири наше Приангарье испытало на себе вторжение так называемого служилого люда. Это была особая категория мужского населения России, в обязанности которой входило взимание яса- ка с местного населения, постройка, охрана и управление укрепленными административными пунктами (острогами).
Это были казаки и представители администрации: воеводы, служащие приказной избы (писари), дворяне. К этой же группе относился и некий вспомогательный персонал: кузнецы, винокуры, плотники, солевары, рудознатцы и т. д. Первые служилые люди, заложившие зимовья, а затем и Брацкий острог, не имели своих семей. Семью имели лишь воевода Пашков и его сын (строители нового Брацкого острога 1655–1656 гг.).
Поэтому совершенно неудивительно, что Сибирский приказ в Москве был завален челобитными вроде той, которую отправили из Енисейска в 1630 году: «...цели, государь, нам прислать из Тобольска нам женочек на ком жениться, а без женишек, государь, нам быти никак не мочно».
К этому следует добавить, что неких женок и девок в Приангарье поступало исключительно мало и чаще всего они оседали еще в Енисейской губернии. Именно по этой причине освоение вновь приобретенных территорий активизировалось лишь к началу второй половины XVIII века – первой волне переселения из Поморья, из части северной стороны России. Именно к этому времени относятся и упоминания в документах года основания населенных пунктов будущей Брацкой волости.
Названия старинных деревень по году их основания:
Ершова – 1649 год, Нижняя Шаманка – 1649 год.
Гарменка – 1678 год, Пашина – 1676 год.
Подъеланка – 1699 год, Матера – 1669 год.
Тенга – 1658 год, Банщикова – 1687 годит.д.
Исследователь женского вопроса в Сибири в XVII веке Н. Н. Оглоблин так характеризовал состав первых русских жителей Сибири: «В большинстве это была бессемейная и бездомовая голытьба, привязанная к известному городу или острогу, и единственно здесь получаемым «государственным жалованием» да возможностью «погулять» тут после походных лишений – «добраться до хмельного зелья», «пития, табаку, игры в зернью» и т. д.
Затем по царскому указу в 30-х годах XVIII века сюда переводится пашенное крестьянство. Они прибывали сюда обычно в ссылку или шли как «семейские» – так называли терпевших за веру старообрядцев, которые не приняли церковную реформу патриарха Никона. Сюда же по этапу пригоняли клейменых людей, с рваными ушами и носами ярых преступников.
Вот поэтому в Сибири были весьма распространены фамилии Карнаухов – с оборванными или обрезанными ушами.
Клейменов – с выжженными на лбу или на щеках словами «вор», «преступник».
Непомилуев – человек, которому было отказано в помиловании и в освобождении от назначенного наказания.
Непомнящий, Безотчество, Беспрозванных – люди, которых поймали без паспорта и которые отказывались называть свою истинную фамилию.
Но самой любопытной прослойкой, которая формировалась в Сибири, становились насильно крещеные тунгусы и буряты. Они занимались огородничеством, подражая русским людям, осваивали уход за скотом и обучали русских охотничьим премудростям в тайге.
Позволим себе добавить любопытный факт истории. Нынешним братчанам будет интересно узнать о том, что их предки более чем три столетия назад столкнулись в этих местах не только с бабром (исчезнувшем животным рода кошачьих), а также и с одногорбыми верблюдами – хаптагаями. На этих-то верблюдах в верховьях Оки и Ии приезжали в окрестности Брацкого острога буряты. Между прочим, верблюды исчезли из Куйтунского района только в середине 50-х годов ХХ века параллельно с затоплением водохранилищем пастбищных угодий и утратой в колхозах и совхозах навыков ухода за этими животными.
Грамотные европейцы (русские и иностранцы), волею судьбы попадавшие в окрестности Брацкого острога, не жалели слов и эпитетов для описания экзотики аборигенов. Так, военнопленный шведский офицер Вербер, будучи жертвой Северной войны, которую Петр I вел за выход к Балтийскому морю, проезжая волоком с Илима на Ангару, останавливался в Брацком остроге. Он сделал об этом запись, в которое выражал неимоверное удивление от всего, что он увидел в этих местах:
«Летом народы эти (тунгусы) ходят нагие, живут вообще очень бедно. Они блуждают подобно оленям и порой дня по четыре остаются вообще без всякой пищи. Покойников своих они не хоронят, а кладут на высокие деревья. У них существует странный способ делать лицо красивым (по их понятиям): в детстве они вышивают щеки выкрашенными в черный цвет нитками в виде всякого рода фигур. Все это они оставляют в коже на несколько дней, а затем вытягивают нитки. Вследствие чего остаются черные точки и следы от вышитых на щеках фигур. Чем больше кто из них обезображивает свое лицо подобными болезненными прокалываниями, тем красивее и знатнее считается у своего народа».
Не следует думать, что вокруг Брацкого острога толпами ходили тунгусы, угрожая спрятавшимся за частоколом острожной изгороди русским казакам непонятным оружием. Уже к началу XVIII века на отрезке Ангары от устья реки Вихоревки и до устья реки Оки существовало около десяти поселений и зимовий. Это Тонга, Матера, Аникина и другие русские поселения. Население на весь Илимский уезд было в пределах 12,1 тысяч человек. В то же время местных «народцев» (тунгусов, бурят, татар и т. д.) было всего 800 человек. Это число постоянно варьировалось: летом роды и отдельные семьи выходили из тайги на берег Ангары и группировались вокруг острога. В зимнее время года они вновь исчезали на зимних постоянных стойбищах, поскольку летние были временными сезонными местами их обитания.
Царский Кабинет не однажды посылал своих администраторов для того, чтобы больше узнать о новых землях Приангарья, а также получить возможность закартографировать их и выяснить возможности дополнительной присылки новых преступников, государственных крестьян, «гулящих женок» в суровый край Сибири. Нужно же было осваивать сибирский регион как экономически, так и политически. К тому времени как Брацкий острог, так и сама волость управлялись приказчиком, назначаемым губернским воеводой.
Приказчик обладал абсолютной властью на местах, и он творил многочисленные бесчинства. Местное население часто обиралось до нитки. Так, каждый мужчина (женские души не шли в статистику) должен был сдать десятую часть урожая царскому Кабинету. Далее он должен был вносить плату за содержание самой Канцелярии, служилого люда и за так называемый «винный хлеб» – за производство водки.
Русское население в течение 4 дней на одну имеющуюся лошадь отрабатывало некие «прогонные», т. е. занималось доставкой почты, а также государственных чиновников по дорогам на Илим – Лену, и Тулун – Нижнеудинск. Инородцы должны были уплачивать подушный ясак «мягкой рухлядью», т. е. пушниной.
Время с середины XVIII века до середины XIX века – самое страшное время произвола местных властей и издевательств над аборигенами и русскими людьми. Исторические документы сохранили до нашего времени сведения не только о сожжении первого Брацкого острога бурятами, но и о крупном выступлении народных масс против власти приказчиков. В исторической литературе эти факты известны как восстание в Брацком остроге.
Поясним на примере. В 1695–1696 го-дах посадские люди и пашенные крестьяне были возмущены безобразиями, творимыми приказчиком Христофором Кофтыревым. Он откупил у государства право на выгонку хлебной водки и стал заставлять покупать ее в местных селениях по высокой цене. Кофтырев вынуждал посадских людей бесплатно работать исключительно на себя самого, а за неповиновение сразу вводил ясак. В вину Кофтыреву вменялось то, что он-де брал взятки, присваивал кашу, а в страдную пору заставлял крестьян рубить лес. К посадским крестьянам присоединилось служилое казачество, которому из года в год не выплачивалось жалованье и не выдавался хлеб. Отказывались платить ясак «плохому люде» и местные буряты и тунгусы. Во главе восстания, если следовать документам, были Григорий Бессонов, Митяй Кириллов, Данила Терентьев.
В результате Кофтырев был изгнан, и на него была написана царю челобитная грамота, которую отправили в Енисейск. «Дело Кофтырева разбиралось более десяти лет, и, наконец, указом Петра I приказчик был освобожден от должности, а на нее был назначен сын Максима Перфильева. В течение 10 лет существовала эта «Брацкая республика».
По разрешению вопроса с назначением нового приказчика восставшие вернули в целости Приказу всю казну, хлеб, а также ружейные припасы. Это историческое событие в выразительной художественной форме было отображено в книге иркутского писателя Г. Кунгурова «Артамошка Лу- зин».
В завершении очерка об этом суровом столетии формирования населения Приангарья позволим себе одно замечание. Дело в том, что местные старожилы с удовольствием рассказывают после баньки эту историю, называя себя «желторотыми чалдонами». Это выражение давно уже не имеет под собой первоначальной обидной окраски, а, скорее всего, звучит уже с гордостью. Здесь есть две версии происхождения этого словесного оборота.
Древние истории гласят о том, что наши деды слово «чалдон» в своем мифотворчестве производили от сокращения слов «человек с Дона». Дескать, свободный казак с Дона искал здесь счастья. А то, что он желторотый, то это, скорее всего, некое местное обзывательство.
Более правдиво выглядит иная точка зрения. Когда арестанты шли в Сибирь по этапу, их собирали в так называемые «желтые роты» (по цвету их арестантской одежды), сшитой из обеленного холста. Эти роты были сформированы на перерассыльных пунктах отрядами до 200 человек. Многие арестанты наряду с обкорнанными ушами (карнаухие) и выдернутыми ноздрями были начисто лишены языков. Языки им вырывали в наказание за «злые слова и дерзкие речи», брошенные сгоряча или по неосторожности в адрес хозяина, царя или барина, т. е. человека благородной крови.
Безъязыкие, естественно, не выговаривали слов. Если же они пытались говорить, то это было совершенно непонятно, т. е. ДОЛДОНИЛИ или ЧЕЛДОНИЛИ. Вот эти-то безъязыкие арестанты, сформированные и пригнанные в т. н. желтых ротах, и были первые чалдоны. Слово это вначале имело несколько ироничный оттенок, а позднее семантика этого слова была полностью утрачена. Надеемся, что сегодня мы вполне восполнили этот пробел.
Литература
Александров В. А. Русское население Сибири XVII–XVIII вв. (Енисейский край). М., 1964 г. Буцинский П. И. Заселение Сибири и быт первых посельников. Исследование. Харьков, 1889 г. Кожухов Ю. В. Русские крестьяне Восточной Сибири в 1/2 XIX в. 1800–1861 г. ДГУ, 1967 г. Материалы по исследованию землепользования и хозяйств быта сельского населения Иркутской и Енисейской губерний. Т. 1, Иркутск,1889; Т. 2 вып. 1–5, Т.3, 4, Вып. 1–6. Иркутск, 1893–1894г.
Кривошапкин М. Ф. Енисейский округ и его жизнь. СПБ, 1865 г.
